Убеждая себя, что нужно верить в хорошее, она представляла, как войдет в землянку, как Баранов встретит ее радостной улыбкой… Ведь он только что сбил фашиста — конечно же, улыбкой! А если нет? Если скажет: «На вашу просьбу я уже ответил вам ясно и понятно — не разрешаю!» Тогда как быть?

Так ничего и не придумав, Лиля решила, что будет действовать в зависимости от обстоятельств.

Приблизившись к землянке, она остановилась. Чуть в стороне, в невысоком кустарнике, под деревцем, стоял столик с рацией, и чернобровая круглолицая связистка, сидя за столиком в наушниках, принимала сообщения с пункта наведения истребителей. Рядом ходил заместитель командира полка Мартынюк и, посматривая на небо, время от времени говорил что-то в микрофон, который держал в руке. Он поддерживал связь с истребителями, улетевшими на задание.

— Я — «Сокол»! Я — «Сокол»! Время истекает. Возвращайтесь на базу. Прием!

Лиля козырнула Мартынюку, кивнула связистке, которая ответила ей одними глазами, и, убедившись, что командира полка здесь нет, толкнула дверь землянки.

— Разрешите?

Она задержалась на верхней ступеньке, быстро скользнув взглядом по комнате, чтобы оценить обстановку. Командир полка Баранов и штурман полка Куценко, сидя за столом друг против друга, курили и что-то оживленно обсуждали, пуская в воздух клубы дыма. Больше никого не было. Только в углу, забаррикадированный телефонами и рацией, работал ключом связист, передавая очередное донесение в штаб дивизии. На мгновение он поднял голову и, не переставая отстукивать ключом, взглянул на вошедшую Лилю.

До Лили донесся раскатистый басовитый смех Баранова, или Бати, как называли его в полку. Приободрившись, она подумала, что действительно у командира полка хорошее настроение и, возможно, сегодня он не станет так упорствовать, как в прошлый раз. Момент был удобный, и если она не сумеет им воспользоваться, то вряд ли в будущем можно будет что-либо исправить. Нужно действовать сейчас!

— Можно войти? — еще раз спросила Лиля.

Баранов повернул голову, увидел Лилю, и улыбка мгновенно растаяла на его лице. Предстоял неприятный разговор, и настроение у Баранова сразу упало. Резким движением он бросил недокуренную папиросу в пепельницу и неохотно поднялся навстречу Лиле:

— Да-да, входите, Литвяк!

Опять эта девчонка! Пришла проситься в бой… С тех пор как в полку появились летчицы, треволнений у него добавилось. Сначала их было четверо, девушек, прибывших как пополнение, но Баранов, обратившись выше, сумел добиться, чтобы двух сразу же перевели в другую часть. Собственно, он просил, чтобы забрали всех, но каким-то непонятным образом две летчицы, Литвяк и Буданова, обхитрили его и остались в полку. Как им удалось это сделать, он еще толком не разобрался. Правда, подозревал, что просто они не выполнили приказ, воспользовавшись суматохой и спешкой, когда после налета вражеских бомбардировщиков на аэродром полк собирался срочно перелететь на новое место базирования. Проверить было некогда, и Баранов махнул рукой, на некоторое время отложив это дело. Он пока не пускал девушек летать на боевые задания, надеясь, что скоро сумеет навсегда избавиться от них.

Здесь, под Сталинградом, сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка. Уже одно то, что немцам удалось дойти до Волги, говорило о крайней серьезности положения на фронте. Враг рвался к городу. Ежедневно многие сотни немецких бомбардировщиков совершали ночные налеты на город, бомбили оборонительные рубежи наших войск, переправы и другие важные объекты. Группа за группой истребители полка Баранова по тревоге поднимались в воздух, чтобы встретить врага, навязать ему бой, рассеять плотный строй бомбардировщиков, не пустить их к городу. Любой ценой не пустить! Воздушные бои следовали один за другим, летчиков в полку становилось все меньше. Прибывали молодые, необстрелянные, но только немногим из них удавалось продержаться в полку сравнительно продолжительное время. Обычно их сбивали в первых же воздушных боях, и Баранов не успевал даже запомнить фамилии молодых истребителей… Самолетов не хватало. Численное превосходство врага в авиации было бесспорным. А тут еще эти девчонки…

Лиля, тоненькая, изящная, быстро перебирая ногами в мягких хромовых сапожках, сбежала вниз по ступенькам и остановилась перед Барановым. Военная форма, тщательно подогнанная по фигуре, сидела на ней безукоризненно: Лиля любила щегольнуть. Светлые волосы крупной волной падали из-под пилотки, сдвинутой слегка набок. За отворот пилотки была вложена большая ромашка.

Баранов удивленно уставился на девушку, словно видел ее впервые. Здесь, в мрачной накуренной землянке, она казалась существом неземным, нереальным и настолько не подходила к обстановке, что Баранов вдруг подумал: стоит ему на мгновение закрыть глаза, а потом открыть — и все пропадет, девушка исчезнет… Но он хорошо знал: девушка есть, она стоит перед ним и сейчас опять потребует, чтобы ее взяли в бой. Что же ему делать? Разве может он пустить это хрупкое создание туда, где гибнут даже крепкие мужчины, закаленные в боях асы…

Розовая от волнения, Лиля перевела дыхание и, взглянув Баранову прямо в лицо, не дожидаясь, когда он что-нибудь скажет, негромко, но твердо произнесла:

— Разрешите обратиться, товарищ командир полка!

— Да, я вас слушаю, — ответил Баранов, думая о том, как бы побыстрее кончить разговор.

— Я прошу вас разрешить мне летать.

Баранов готов был услышать эти слова, и ответ у него тоже был заранее приготовлен. Глядя на ромашку, безмятежно склонившую золотую головку в белом венчике, он медленно и раздельно, по-волжски окая, проговорил:

— Понимаете, Литвяк, дело в том, что в воздухе сейчас… жарко приходится. К тому же самолетов не хватает. Вам же все это известно.

Лиля внутренне напряглась, понимая, что Баранов по-прежнему неколебим и вряд ли ей удастся уговорить его. Глаза ее заблестели, она покраснела еще больше и всем корпусом подалась вперед, как бы принимая бой.

— Я знаю. И все-таки хочу летать! Это же несправедливо…

Она хотела напомнить Баранову, что на ее самолете летают другие летчики, но голос ее зазвенел, и она умолкла. Передохнув, Лиля добавила, стараясь говорить спокойно:

— Мы обе убедительно просим вас, я и Буданова. Мы прибыли сюда, чтобы воевать.

— Та-ак. Но…

Баранов не знал, как еще объяснить ей, и начинал сердиться. Еще раз посмотрев на ромашку, которая раздражала его, он не выдержал:

— А это что? На головном уборе?

Лиля, которая совсем забыла о цветке, притронулась к пилотке и слегка улыбнулась краешком губ, но цветок не вынула, бросая этим вызов Баранову.

— Ромашка, — тихо ответила она, невинно глядя на него блестящими синими глазами. — Цветок такой… полевой.

«Прогонит или нет? — подумала она. — Может быть, я напрасно ему так? Нет, все равно не выну, пусть остается. При чем тут ромашка? Я ему о полетах, а он…»

Сегодня Лиля ни